Опоздавшие к лету - Страница 150

150

— То есть, вы считаете, новая война неизбежна?

— Ни в коем случае не война. Современная война — смерть всей биосферы, ему этого не нужно, он опасается, может быть, еще больше, чем мы… наоборот — он ведь печется о благе человечества…

— Что же тогда?

— Самосокращение. Падение рождаемости, внезапный рост травматизма, преступности, новые болезни… что-нибудь еще. А главное — появление так называемых — я их так называю — летальных идей. Такие идеи, которые овладевают массами, становятся движущей силой истории и приводят в результате к резкому сокращению численности населения — или хотя бы к замедлению роста этой самой численности. В нашем веке такие идеи были — на выбор. Идея расового превосходства — ей цена миллионов тридцать пять. Идеи — по-разному назывались: социализма, коммунизма — короче, конструктивного переустройства общества. Им цена — миллионов сто пятьдесят, если не все двести. И вот сейчас — странное затишье. Идеи вроде бы нет, но все готово к ее появлению. Как перед стартом…

— Может быть, Эльвер?

— Нет, конечно. Это модификация старого… хотя и забавная, конечно. Конечно… в том смысле, что нового ничего не дает… чушь собачья. Вот я и говорю — такое чувство, что идея новая уже существует, но я ее не вижу. Идея-невидимка. Может такое быть? Может…

— Как вам, наверное, тяжело жить, — сказал Андрис.

— Мне? Нет. Вот со мной тяжело жить — да. Все, кто пытался, говорили потом до отвращения одинаковую фразу… да бог с ними. Кстати, о Боге — вас никогда не интересовал этот феномен?

— Феномен Бога?

— Да. Меня он занимает. Вы торопитесь куда-то? — спросила она, увидев, что Андрис украдкой взглянул на часы: была четверть восьмого.

— Не то чтобы сильно тороплюсь, — сказал Андрис, — но в восемь мне надо быть в «Паласе».

— Вы случайно не лечитесь у Хаммунсена? — спросила Марина.

— Лечусь, а что?

— Давайте тогда пройдемся. Мне с вами по дороге, и времени у нас примерно столько, сколько надо. И поговорим о божественном.

— Давайте, — согласился Андрис. Он поманил официантку, расплатился, разменял двадцатку и вслед за Мариной вышел из кафе. Стало чуть прохладнее. Над головами шелестели листья.

— Не замерзнете? — спросил он Марину. — Зябко.

— Издеваетесь, — засмеялась Марина. — У меня даже пальто нет, всю зиму хожу в плаще.

— Зачем?

— Просто так. Ну, хотите о божественном?

— Хочу.

— Вам никогда не казалось странным, что идея бога-творца возникла абсолютно у всех народов, причем практически в одной форме? Ведь, если вдуматься, идея бога должна быть — то есть что значит: должна? она есть, — совершенно гениальной идеей. И придумать бога ни с того ни с сего, скажем, от избытка фантазии или свободного времени — просто невозможно. Помните, как учили в школе: мол, человек видел молнию или извержение вулкана, страшно пугался и со страху приходил к мысли, что существуют некие высшие силы. К мысли об электричестве он почему-то не приходил, хотя это, по-моему, много проще… Если я возьму вас под руку, вы не обидитесь? Так вот: мне представляется, возникновение идеи бога — даже не идеи, даже не ощущения — предощущения бога, возникновение предощущения прямо связано с возникновением абстрактного мышления. Ведь что такое абстрактное мышление? Если в современных терминах — программная модель окружающего мира. И вот когда здесь, под косточкой, — она постучала себе по лбу, — оформляется и действует — и успешно действует — программная модель, отражение реального мира — то следующим отражением будет: если я здесь, в своей голове, могу изменять этот мир так, как я хочу, то, следовательно, кто-то другой — вне этого мира — может изменять его так, как он хочет… И дальше уже в готовое уравнение добавляется — подставляется — необходимый член… до сих пор подставляется, и все время возникают новые претенденты на… на эту роль.

— Я, кажется, понял, к чему вы клоните, — сказал Андрис. — Раз человечество в целом готовится понемногу к тому, чтобы начать крупно изменять мир, то оно метит на роль реального бога? Весьма…

— Тривиально? Тривиально, но я вовсе не о том. На роль реального бога метит не человечество, а сверхразум, который, если помните, не считает человека разумным существом. Точно так же, как деятельность человечества он, может быть, ставит на одну доску с прочими стихийными бедствиями. И вот, мне кажется, должно скоро начаться: сверхразум станет перестраивать и перенацеливать человечество, приводить его в равновесие с планетой… помните Апокалипсис: отделено было сто сорок четыре тысячи праведников из двенадцати колен Израилевых — те, кто войдет в Новый Иерусалим, остальным же — озеро, горящее огнем и серой? Победитель получает все… И вот мне мерещится, что скоро нас всех — до последнего — вот так же выстроят в ряд и — голых — будут судить по «написанному в книгах», и никто не будет знать, что там написано и за что возвеличивают, а за что унижают, потому что будет не суд, а отбор. И там тоже был отбор, и Иоанн понял это, но не поверил себе… Будет какой-то признак, по которому из сотни отберется один, достойный войти не просто в Царство Божие — в состав Бога Единого…

— Вам бы с Петцером поговорить, — сказал Андрис. — Как бы вы хорошо друг друга поняли…

— Ну, познакомьте нас. Или сложно?

— Очень сложно. Его убили пять лет назад.

Оба помолчали. Они шли по бульвару, старому, уютному, ступая не по асфальту, а по кирпичной крошке, и Марина нагнулась и подняла с земли красный кленовый лист.

— Смерть от рака считается подарком судьбы, — сказала она, вглядываясь в лист, как в зеркало. — Кто-то недавно сказал: естественной смертью в нашей стране стала смерть насильственная. Никого это не удивляет. Многих ужасает, но не удивляет никого.

150