Опоздавшие к лету - Страница 76

— Ты определенно сумасшедший, Ник. Вы все там сумасшедшие. Ну зачем вам еще одна война?

— Потому что только так можно построить по-настоящему справедливое общество. Эти сволочи делают вид, что пекутся о благе народа, — а на самом деле они отгородились от нас живой стеной, простыми людьми, они держат их заложниками, весь народ, понимаешь? Всех людей. Они думают, что если они держат их заложниками, то могут диктовать нам условия. Нет, господа! Мы тоже умеем считать! И мы понимаем, что пусть лучше сейчас погибнет тысяча человек, чем потом семьдесят миллионов потеряют возможность жить в подлинно свободном и справедливом обществе. Мы запачкаемся в крови, но зато дети наши будут свободными и счастливыми людьми. Не цель ли это, а, Ларри? Чего ты на меня так смотришь?

— Поразительно, — сказал Ларри. — Если помнишь, эта имперская шваль в свое время твердила примерно так: вся наша внешняя экспансия оправдана тем, что дети наши будут свободны, — а потому не принести ли нам кой-какие жертвы на алтарь победы?

— Ты! — возмутился Ник. — Ты! Ты еще смеешь сравнивать — их и нас?! Нас — и тех прохвостов?..

— Извини, — сказал Ларри. — Действительно…

— Как у тебя язык повернулся?

— Я же извинился.

— Извинился…. извинился… За такие слова знаешь что следует делать?

— Вызвать на дуэль.

— Дурак.

— Ну-ну.

— Нет, действительно — взять и так сказать…

— Давай ближе к делу, — сказал Ларри. — Ближе к деликатному твоему делу. Ты хочешь, чтобы я произвел покушение на Данкоффа? Ник снял свои темные очки, посмотрел Ларри в глаза; глаза самого Ника были красные и смертельно усталые, под глазами набрякли мешки. Без очков Ник постарел сразу лет на десять.

— Да, — сказал он.

— Нет, — сказал Ларри. — И это мое окончательное решение.

— Ты не принимаешь в расчет вот чего: решение об устранении Данкоффа принято и будет реализовано независимо от воли отдельных лиц, — медленно сказал Ник. — Реализовывать его придется шестнадцатилетним пацанам, которых сейчас натаскивают в наших лагерях. Военно-спортивные лагеря для молодежи и подростков — с полного одобрения оккупационной администрации и лично маршала Данкоффа…— Ник засмеялся, негромко и невесело. — Вот так обстоят дела. Поэтому я обращаюсь к тебе — чтобы сохранить жизни этим пацанам, двадцати или тридцати. Или пятидесяти. Будет штурм. Чтобы послышнее, чтобы резонанс посильнее, чтобы реакция пожестче…

— Нет, — сказал Ларри.

— Ты все-таки подумай, — сказал Ник.

— Я подумаю, — сказал Ларри. — И ты тоже подумай. Вот о чем: папку из архива «Сириуса» ты помнишь?

— Так это все-таки ты ее спер?

— Все-таки я.

— И куда же ты ее дел?

— Тебе дать адрес?

— Извини.

— Какое приложение к этой папке, ты понимаешь: мол, если я, Ларри Хербер, в скобках — Ларри Лавьери, дам дуба при неясных обстоятельствах… ну и так далее. Так вот: если вы устроите это идиотское покушение… нет, не так: если вы сорвете выборы, я дам папке ход. Понял?

— Так…— Ник побарабанил пальцами по подлокотнику. — И что же теперь? Ты хочешь, чтобы я сообщил об этом… нашим?

— Ну да. Просто вы ведь должны знать, с какими неожиданностями можете столкнуться в этой вашей драке за власть.

— А ты хитрее, чем я думал, — сказал Ник и неожиданно улыбнулся широко и весело. — Ох, и хитрее!

— Иногда приходится принимать совершенно неожиданные меры, — сказал Ларри.

— Да, — согласился Ник. — Иногда приходится. Ничего не поделаешь.

— Где ты остановился? — спросил Ларри.

— Нигде, — сказал Ник. — Я сам тебя найду. Завтра вечером — нормально?

— Нормально, — сказал Ларри. — Завтра вечером.

Ник ушел, тяжело ступая, всю легкость свою он оставил здесь, растерял, распылил, израсходовал — Ларри проводил его до двери и посмотрел, как он спускается, ссутулившийся и постаревший. Потом вернулся к окну. Потемнело, небо заволокло, пробрасывал дождик. Проклятые политиканы, подумал он в отчаянии. Они ведь… они… Он не знал, что именно «они». В голове все мешалось, думать он не мог, мог только чувствовать, как подступает к горлу немой крик — как это бывает от настоящего бессилия. Не сделать ничего, понял он. Проклятая страна. Проклятое время в проклятой стране…

И Ник… Что это с тобой, а, Ник? Не похож ты на себя, Ник Кинтана. Время ли тебя укатало — или горки оказались чересчур крутые? Не держишь удар. Ну нисколечко не держишь. Или не хочешь держать? Эх, Ник, Ник… а казалось, по гроб жизни. Ты меня — из болота, я тебя — из смертного блока… такой цемент, казалось, а вот поди ж ты… казалось — оказалось… Впрочем, все может объясняться просто. Ник получил задание склонить некоего Ларри Лавьери к совершению террористического акта, имеющего важное политическое значение. На случай отказа Лавьери от совершения акта Ник должен ликвидировать указанного выше субъекта. Вопросы есть? Нет. Выполняйте. Похоже? Очень похоже. А тут, понимаете, папка из архива «Сириуса» — это вам не ваши динамитные бомбочки, это на мегатонны мерить надо, это конец многих так лихо начинающихся карьер — да что там карьер, оккупационные власти очень интересуются деятельностью «Сириуса»… да. Есть там вещи, попахивающие хорошо намыленной пенькой.

Если бы эта папка существовала на самом деле! Ну что же, пока там Ник связывается со своим руководством, пока те обсасывают ситуацию, пока вырабатывают новую тактику, — ладно, мы тоже пока не будем суетиться. Блефовать надо с серьезным лицом.

А теперь — танцы, как говорил, бывало, тот же Ник, притаскивая на наш с ним остров посреди болота пару караваев хлеба или конскую ляжку; я уже более или менее передвигался, болтаясь между костылей, ноги отходили медленно, и он выхаживал меня как родного, иногда он пропадал на три, на пять дней, но всегда возвращался: — А теперь — танцы! — и я танцевал на этих костылях вокруг его рюкзака, и так было до осени, пока я однажды не отбросил костыли и не выдал такую румбу!.. Козак кухарил по военно-полевому и из мирного времени перенял лишь специи и зелень. Поэтому на первое был «силос»: свежая капуста, помидоры, кресс-салат, латук, петрушка, все порубленное и политое дешевым маслом, а на второе — исходящее незнакомыми ароматами месиво из картошки, лука и мяса. Потом вскипятили чай, поделив оставшуюся заварку на две части — на сейчас и еще на вечер. Пить чай Козака приучили в лагере военнопленных, где он пробыл полтора года после капитуляции и откуда принес много экзотических навыков: например, бриться черенком ложки. Он утверждал, что даже золингеновское лезвие не сравнится с такой самоточкой. За чаем их и застал маленький американец.