Опоздавшие к лету - Страница 112

112

В душевой перестала литься вода, открылась дверь, и донеслось легкое шлепанье босых ног по покрытому циновками полу. Звук как бы осветил квартиру, и Эрик, не открывая глаз, тем не менее увидел всё: толстую глухую стену с висящими на ней книжными полками — напротив окна; окно и балконную дверь, ненадежная дребезжащая защита от непогоды; согнанные в углы шторы; посудный шкафчик на стене и газовую плитку на две горелки, кухонный стол, складной обеденный стол; высокий потолок и странный светильник из деревянных лучинок, напоминающий по форме планету Сатурн; открытую дверь в прихожую и закрытую дверь на гулкую лестницу… Шаги остановились перед ним, он с трудом поднял засыпанные песком веки и поразился тому, что увидел: в поле его зрения возникла точно такая же картина, которая только что была перед его мысленным взором, лишь более четкая в деталях и притом увиденная вся сразу: взгляд его не был сосредоточен ни на одном предмете, тем не менее он четко видел все, даже то, что было на самом краю поля зрения — почти за спиной; Элли стояла перед ним, наклонившись вперед и заглядывая ему в лицо, улыбалась растерянно, и он видел ее тем жестким, беспристрастным взглядом, которым видит людей фотоаппарат: жесткие, как проволока, матово-черные волосы, собравшийся морщинками лоб над приподнятыми бровями, белки глаз с красными прожилками и тяжелые веки, запекшиеся корочки на губах, худые плечи и поросшее черной шерсткой родимое пятно возле правого локтя, и синие нитки вен на левой руке, которой она придерживала на груди махровое полотенце…

— Что с тобой? — спросила она, и, хотя спросила она это быстро и испуганно, Эрик чувствовал, что прошло очень много времени, и видел, как медленно открывается рот и изгибаются губы, как за зубами ворочается язык, как истекают звуки и складываются в слова, а слова постепенно обретают смысл… Он глубоко вздохнул, в груди заломило от воздуха, а время натужно разогналось и пошло в нормальном темпе.

— Не знаю, — сказал он. — Ничего. Все хорошо.

— Ты такой бледный, — сказала она.

— Да, — сказал он. — Как конь.

— Почему конь?

— Конь бледный.

— Не говори глупостей, зачем?

— А я что, часто говорю глупости?

— Нет, просто…

— Что просто?

— Все хорошо.

— Не знаю.

Она села рядом с ним, положила руки ему на плечи, погладила пальцами шею, затылок. Лицо ее приблизилось к его лицу, стало большим и плоским. Веки опустились, прикрывая радужки — зеленовато-коричневого цвета с темными точками — и зрачки, темные и глубокие; длинные ресницы подрагивали, губы слегка приоткрылись; за окном, видимая в щелях жалюзи, стая голубей описывала круги над крышей дома напротив; сдутая легким сквознячком со стола, на пол скользнула газета и легла заголовком кверху: «Выживание любой ценой?»

— Ты не знаешь, куда я дел конверт? — вспомнил вдруг Эрик.

Сторожевая струна, ослабшая было, вновь натянулась и загудела высоко и сильно.

— Боже мой, — слабым голосом сказала она. — Какой конверт, о чем ты, какой может быть конверт…

— Никак не могу вспомнить, куда я дел конверт, — сказал он.

— Зачем тебе конверт, когда у тебя есть я?

— Ты ничего не понимаешь, — раздраженно сказал Эрик. — Это очень важно.

— Это тебя и испугало? — спросила она. — Только это?

— Меня ничего не пугало, — сказал Эрик. — Ты что, видела его?

— Ну конечно.

— А где он сейчас? — спросил он нетерпеливо.

— Не знаю, — сказала она растерянно. — Ты же его держал в руках…

— Я не могу его найти, — сказал он.

— Успокойся, — сказала она. — Куда он может деться?

— Поищи, — сказал он. — Это страшно важно.

Элли вздохнула и встала на ноги.

— Какой же ты, право…— начала она и сделала шаг к столу. — Ничего бы с тобой… Струна вдруг загудела сильнее.

— Стой! — испуганно сказал Эрик.

Она вздрогнула и оглянулась на него:

— Что?

— Иди сюда, — сказал Эрик. — Ничего не было. Иди сюда.

— Господи, — сказала она. — Ты просто сумасшедший сегодня.

Эрик обнаружил вдруг, что стоит на ногах.

— Ну что ты, — сказала Элли, и в голосе ее был страх. — Как маленький… как не знаю кто…

— Ты его взяла, — понял вдруг Эрик. — Ты его прячешь. Зачем ты со мной… так?

— Я? — изумилась она совершенно неподдельно.

— Как ты изображаешь удивление, — сказал Эрик. — Не всякая актриса сможет. Я тебе так доверял…

— Эрик, — сказала она. — С тобой что-то случилось. Что-то не так. Мне страшно с тобой.

— А мне с тобой противно! — выкрикнул Эрик. — Воровка! Ты украла его!

Он бросился на нее и рванул полотенце. Элли судорожно вцепилась в его руки, и боль от глубоко проникших в тело ногтей на секунду отрезвила его. Он увидел ее лицо, искаженное болью и обидой, и сам он, наверное, тоже переменился в лице, потому что Элли отпустила его руки и зажала в ужасе рот, и спасительная боль исчезла, и мрак, наполнявший его, вдруг выплеснулся наружу; он увидел свои пальцы, сомкнувшиеся на горле Элли, — и крик ее вдруг прервался, а на лице сквозь ужас проступило что-то твердое, упрямое, жесткое — когда он повалил ее на спину и овладел ею — и растеклось, расплылось — когда он наконец отпустил ее, и она лежала без движения, только хрипло дышала, и черные пятна от пальцев проступали на ее горле, — а потом вдруг мрак исчез, втянулся внутрь, и Эрик остался сидеть на полу рядом с изломанной, бессильно плачущей девочкой… в комнате висел, замерев на одной ноте, далекий гул, давил на уши и глаза, и Эрик попытался встать, но пол уходил из-под ног, как плывущая льдина, он упал и ударился плечом об угол стола, электрической резкости боль пробила что-то внутри, лопнул какой-то пузырь, нарыв — и стало страшно. Боже мой, подумал Эрик, что со мной? Что я наделал? Что я натворил?..

112